14.06.2014 в 23:02
Пишет Nezvaniy gost:Подарок для NekoMichiru
Флэшмоб "Первая запись о Бличе" честно подсмотрен у Санди Зыряновой и Астери Нариэ
Название: Путешествия во тьме. Встреча первая. Ночь перед Рождеством.
Автор: Nezvaniy gost
Категория/Рейтинг: Как масть пойдет
Жанр: Кроссовер
Пары/Персонажи: А кого встречу...
Статус: - все
Предупреждение: точнее просьба - не бейте автора, он графоманствует, как умеет...
Дисклеймер: Кубо Тите / Н.В.Гоголь
читать дальше
URL записиФлэшмоб "Первая запись о Бличе" честно подсмотрен у Санди Зыряновой и Астери Нариэ
Название: Путешествия во тьме. Встреча первая. Ночь перед Рождеством.
Автор: Nezvaniy gost
Категория/Рейтинг: Как масть пойдет
Жанр: Кроссовер
Пары/Персонажи: А кого встречу...
Статус: - все
Предупреждение: точнее просьба - не бейте автора, он графоманствует, как умеет...
Дисклеймер: Кубо Тите / Н.В.Гоголь
читать дальше
Последний день перед Рождеством прошел. Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа.. Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрип мороза под сапогом слышался за полверсты.
Через трубу одной хаты клубами повалился дым и пошел тучею по небу, и вместе с дымом поднялась ведьма верхом на метле. Она поднялась так высоко, что одним только черным пятнышком мелькала вверху. Но где ни показывалось пятнышко, там звезды, одна за другою, пропадали на небе.
Сторонний наблюдатель с интересом созерцал действия красавицы. Солоха, а именно так звали непревзойденную охотницу за звездами, тихонько напевала что-то себе под нос, аккуратно и нежно срывая каждую встречную звезду, протирая ее мягким рядном и укладывая их в рукав сорочки, как будто собирала наливные яблоки в собственном саду. Скоро ведьма набрала их полный рукав.
Вдруг, с противной стороны, показалось другое пятнышко, увеличилось, стало растягиваться, и уже было не пятнышко. Спереди совершенно немец: узенькая, беспрестанно вертевшаяся и нюхавшая все, что ни попадалось, мордочка оканчивалась кругленьким пятачком, ноги были так тонки, что если бы такие имел солист группы «Казаки», то он переломал бы их в первом козачке. Сзади у него висел хвост, острый и длинный. А по козлиной бороде под мордой, по небольшим рожкам, торчавшим на голове, и что весь был не белее трубочиста, можно было догадаться, что он не немец, а просто черт, которому последняя ночь осталась шататься по белому свету и выучивать грехам добрых людей. Завтра же, с первыми колоколами к заутрене, побежит он без оглядки, поджавши хвост, в свою берлогу.
А пока что черт крался потихоньку к месяцу и уже протянул было руку схватить его, но вдруг отдернул ее назад, как бы обжегшись, пососал пальцы, заболтал ногою и забежал с другой стороны, и снова отскочил и отдернул руку.
Сторонний наблюдатель с интересом следил за быстро меняющейся мимикой черта, обжегшего пальцы, но не прекратившего попыток стянуть-таки месяц: Солоха любила, чтобы в хате было светло.
Незнакомец мысленно хмыкнул: луна в его мире коренным образом отличалась от этого полусюрикена, которым черт с таким упорством пытался завладеть.
Несмотря на все неудачи, хитрый черт не оставил своих проказ. Подбежавши, вдруг схватил он обеими руками месяц, кривляясь и дуя, перекидывал его из одной руки в другую, как мужик, доставший голыми руками огонь для своей люльки; наконец поспешно спрятал в карман и, придерживая его мохнатой лапой, как будто ни в чем не бывало побежал далее. А под осиротевшим небом взвилась белой пеленой рождественская метель, слепая и беспощадная, режущая глаза и проникающая под одежду неосторожного путника, посмевшего в такой час выйти из дома, заметающая дома, дворы, дороги, людей и животных.
Как только черт спрятал в карман свой месяц, ведьма, увидевши себя вдруг в темноте, вскрикнула. Тут черт, подъехавши мелким бесом, подхватил ее под руку и пустился нашептывать на ухо то самое, что обыкновенно нашептывают всему женскому роду. Многим покажется удивительно видеть черта, пустившегося и себе туда же. Досаднее всего то, что он, верно, воображает себя красавцем, между тем как фигура — взглянуть совестно. Рожа - мерзость мерзостью, однако ж и он строит любовные куры! Но на небе и под небом так сделалось темно, что ничего нельзя уже было видеть, что происходило далее между ними.
Сторонний наблюдатель усмехнулся. Услышав хмыканье, бес обернулся. Его маленькие свинячьи глазки расширились, рот приоткрылся, лапы задрожали. Месяц выскользнул из раскрывшегося кармана, несколько мгновений повисел на одном месте, а затем важно и степенно поднялся по небу, проследовав на свое законное место. Все осветилось. Метели как не бывало. Снег загорелся широким серебряным полем и весь обсыпался хрустальными звездами. Мороз как бы потеплел.
Черт медленно широким размашистым крестом осенил себя:
- Господи, спаси и сохрани!
Рядом со знойной парочкой стоял человек. Коротенькая белая курточка нараспах даже не прикрывала накачанного торса незнакомца и не доходила до широкого черного пояса, перехватившего белые же широкие шаровары, свободными складками ниспадавшие вдоль стройных ног. Ярко-синие волосы оттеняли столь же яркий ультрамарин глаз, на правой щеке белела сахарной костью обнаженная, лишенная плоти челюсть, и в довершение всего, в животе синеволосого зияла сквозная дыра, сквозь которую нечистый четко увидел улизнувший месяц, яростно и весело отблеснувший на рукояти изящного меча пришельца.
- Ты меня видишь? – незнакомец поднял бровь.
- Ааа… у… э… - казалось, нечистый полностью потерял свой кураж.
Мороз увеличился, и вверху так сделалось холодно, что черт перепрыгивал с одного копытца на другое и дул себе в кулак, желая сколько-нибудь отогреть мерзнувшие руки. Не мудрено, однако ж, и смерзнуть тому, кто толкался от утра до утра в аду, где, как известно, не так холодно, как у нас зимою, и где, надевши колпак и ставши перед очагом, будто в самом деле кухмистр, поджаривал он грешников с таким удовольствием, с каким обыкновенно баба жарит на Рождество колбасу.
Повернувшись к Солохе, черт пальцем указал на незнакомца. Ведьма взглянула в указанном направлении и нежно пропела:
- Замерз, хвостатенький! В тепло потянуло, - и, поднявши руки кверху, отставила ногу и, приведши себя в такое положение, как человек, летящий на коньках, не сдвинувшись ни одним суставом, спустилась по воздуху, будто по ледяной покатой горе, и прямо в трубу.
- Глюки. Точно перемерз, - черт пожал плечами и таким же порядком отправился вслед за нею. Но так как это животное проворнее всякого франта в чулках, то не мудрено, что он наехал при самом входе в трубу на шею своей любовницы, и оба очутились в просторной печке между горшками.
Путешественница отодвинула потихоньку заслонку, поглядеть, не назвал ли сын ее Вакула в хату гостей, но, увидевши, что никого не было, вылезла из печки, скинула теплый кожух, прихорошилась, и никто бы не мог узнать, что она за минуту назад ездила на метле. Вылезши из печки и оправившись, Солоха, как добрая хозяйка, начала убирать и ставить все к своему месту, и через минуту праздничный стол весело подмигнул прозрачной горилкой в графинчике и улыбнулся солянкой рыбной по-домашнему, солеными грибками, отварной картошечкой, икоркой, и главным украшением - щукой, маринованной по-монастырски. Наполнив горилкой пузатый стаканчик, Солоха на подносе с поклоном подала его гостю. Вкусив крепкой, выбивающей слезу и такой же прозрачной, как слеза, горилки, сопровожденной крепким же поцелуем хозяйки, черт не на шутку разнежился у Солохи: целовал ее руку с умильным ужимками, брался за сердце, охал и сказал напрямик, что если она не согласится удовлетворить его страсти и, как водится, наградить, то он готов на все: кинется в воду, а душу отправит прямо в пекло. Солоха была не так жестока, притом же черт, как известно, действовал с нею заодно.
Черт горячо обнял красотку, прошелся губами по ее шее и… поднял глаза. Напротив него стоял тот же самый синеволосый. Из-за плеча Солохи нечистый видел, как тот обвел взором хату, задержав взгляд на накрытом столе, потом прошелся мимо парочки, усмехнулся.
- Значит, она меня не видит, только ты…
Черт в ступоре замер. Руки опустилися, ноги стали ватными, челюсть проверила крепость дощатого пола, хвост поджался. Солоха удивленно взглянула на любовника:
- Что такое?
Черт только ловил ртом воздух, не в силах произнести не слова, да, с трудом поднявши руку, пальцем указывал на синеволосого. Неожиданно послышались сильный стук в окно и голос дюжего головы. Солоха побежала отворить дверь, так и не заметив пришельца, стоявшего недалеко от порога.
Голова, стряхнув с своих капелюх снег и выпивши из рук Солохи чарку водки, рассказал, что он собирался, но не пошел к дьяку, потому что поднялась метель; а увидевши свет в ее хате, завернул к ней, в намерении провесть вечер с нею.
Но черт уже этого не видел. Подхваченный сильною рукою незнакомца, он снова совершил путешествие через печь и трубу в морозное небо. Лишившийся теплых объятий красотки, праздничного стола и перспектив на вечер, бес был вне себя.
Синеволосый, ступая по воздуху, как по земле, медленно обошел кругом беса. Разглядывал, неопределенно хмыкая и оскаливая зубы. И потом снова потащил куда-то за собою.
С краю хутора находилась хата. Обыкновенная беленая хата, крытая соломой, с покосившимся крылечком, слюдяными оконцами, огороженным жердями двором и скрипучими воротами. Скромная банька на задах, да сарай, приспособленный под кузню – вот и все подворье небольшого домика. Когда-то давно заезжий кузнец примерялся остаться на хуторе, вот и выстроил себе жилище. Но, то ли кузнец не пришелся ко двору в Диканьке, поскольку горилки не пил, с козаками не якшался, а читал все какие-то толстенные книги, поговаривали даже, что он занимается чернокнижием и легко мог составить конкуренцию Пацюку, то ли настигла его законная супруга, от коей он и хоронился по дальним хуторам, - неведомо, да только съехал кузнец неизвестно куда, и освободившуюся кузню занял кузнец-самоучка Вакула.
Местный парубок Вакула, сын сорокалетней красавицы-вдовы Солохи, молодой олигарх местного розлива, занял пустовавшую после отъезда прежнего кузнеца рыночную нишу, да и увлекся кузнечным бизнесом, успешно продвигая его вплоть до Санкт-Петербурга, где работы кузнеца шли наособицу. Однако, и увлечения молодого парубка приносили копейку в дом: в досужее от дел время кузнец занимался малеванием и, хотя и не закончил Строгановку, слыл лучшим живописцем во всем околотке. Парень малевал отменно, все миски, из которых диканьские козаки хлебали борщ, были размалеваны кузнецом, за что тот был почитаем и уважаем хуторянами.
Но особливо выделял его отец Кондрат, настоятель местного храма. Кузнец был богобоязливый человек и писал часто образа святых: и теперь еще можно найти в церкви его евангелиста Луку. Но торжеством его искусства была одна картина, намалеванная на стене церковной в правом притворе, в которой изобразил он святого Петра в день Страшного Суда, с ключами в руках, изгонявшего из ада злого духа; испуганный черт метался во все стороны, предчувствуя свою погибель, а заключенные прежде грешники били и гоняли его кнутами, поленами и всем чем ни попало. В то время, когда живописец трудился над этою картиною и писал ее на большой деревянной доске, черт всеми силами старался мешать ему: толкал невидимо под руку, подымал из горнила в кузнице золу и обсыпал ею картину; но, несмотря на все, работа была кончена, доска внесена в церковь и вделана в стену притвора, и с той поры черт поклялся мстить кузнецу.
Вот в это-то кузню и притащил черта синеволосый незнакомец.
У небольшого подслеповатого окошка стоял человек и равнодушно смотрел на беса. Белый сюртук, похожий на тот, что одевал по праздникам стряпчий из Диканьки, был застегнут на все пуговицы. Белые шаровары подхвачены черным кушаком с подвешенным на нем одноручным мечом, ровной волной облегают стройные ноги. На голове белый полутреух со странно стоящим вверх уцелевшим ухом. Из огромных зеленых глаз вниз по щекам бегут дорожки слез, но сразу видно, что плакать таков человек скорее заставит сам.
- Это и есть местный синегами? – холодный голос зеленоглазого заставил дрогнуть беса, колени которого медленно, но верно превращались в тесто.
- Угу! – хмуро кивнул синеволосый и, обращаясь к черту, добавил, - все, пацан, ты попал! Сейчас мы тебя прессовать будем!
- А? – на этот раз нижняя челюсть черта встретила земляной пол кузни.
Зеленоглазый окинул бедного беса взглядом так, что, несмотря на крепкий рождественский мороз, того прошиб пот.
- Я – Улькиорра Шиффер, Куарто Эспада, а это, - взгляд зеленоглазого указал на наглого агрессора, вырвавшего бедного беса из сладких объятий несравненной Солохи, - Гриммджо Джаггерджаг, Секста Эспада. И ты ответишь на все наши вопросы, мусор.
- Четвертая шпага… шестая шпага… иноземцы, мать их… - сказать подобное вслух черт поостерегся. Как бы ни был хитер и увертлив бес, но своей пятой точкой он явно почуял, что с грешниками такого уровня он дел еще не имел. Да и если бы то от него зависело, и не желал бы иметь.
Информация к размышлению.
Из энциклопедии арранкаров:
Гриммджо Джагерджак — Секста Эспада, от исп. Sexta («шестой»). Истинный арранкар. Характер – приближающийся к нордическому, твердый. С товарищами по работе поддерживает хорошие отношения. Имеет отличные показатели в работе. Спортсмен. Беспощаден к врагам Уэко Мундо. Холост; связей, порочивших его, не имел.
Символизирует разрушение. Злобен, нагл, кровожаден. Карьеру начинал адьюкасом в виде пантеры с костяной шкурой, затем пошел на повышение арранкаром с номером 12. Позже переведен в Эспаду шестым номером.
В бою применяет меч, называемый Пантера (от исп. Pantera, досл. «король-леопард»). Команда для освобождения — «Разорви в клочья». В высвобожденной форме приобретает форму, схожую с его первоначальной формой адьюкаса: волосы отрастают длинными до пояса, тело покрывается белой бронёй, ноги становятся почти кошачьими, на пальцах появляются когти, вырастает хвост. Вместо маски пустого на правой щеке - пластина на лбу.
Самая мощная техника - Десгаррон (от исп. Desgarrón («прореха»), досл. «когти короля-леопарда): создаёт огромные голубые когти из рэйацу, которые мечет в противника.
Идеалами являются Воля, Независимость и Сила. Единственный из Эспады осмеливается дерзить Ками-сама.
Шумнее и шумнее раздавались по улицам песни и крики. Толпы толкавшегося народа были увеличены еще пришедшими из соседних деревень. Парубки шалили и бесились вволю. Часто между колядками слышалась какая-нибудь веселая песня, которую тут же успел сложить кто-нибудь из молодых козаков. Хохот награждал затейника. Маленькие окна подымались, и сухощавая рука старухи, которые одни только вместе с степенными отцами оставались в избах, высовывалась из окошка с колбасою в руках или куском пирога. Парубки и девушки наперерыв подставляли мешки и ловили свою добычу. В одном месте парубки, зашедши со всех сторон, окружали толпу девушек: шум, крик, один бросал комом снега, другой вырывал мешок со всякой всячиной. В другом месте девушки ловили парубка, подставляли ему ногу, и он летел вместе с мешком стремглав на землю. Казалось, всю ночь напролет готовы были провеселиться. И ночь, как нарочно, так роскошно теплилась! и еще белее казался свет месяца от блеска снега.
Только бедный бес, лишенный теплых объятий несравненной Солохи, не принявший участия в снежных забавах и колядках, оторванный от праздничного стола и лишенный своей доли мирских благ, тосковал в холодной, нетопленой по случаю праздника, кузне в присутствии двух официальных лиц, сильно смахивающих на сорочинского заседателя и губернского стряпчего в мундире, славящихся по всему околотку своим умением видеть нечистую силу во всех ее проявлениях и видах. Вот только не совмещались эти двое в бедной голове нечистого со словом Закон, что-то в них было нездешнее, непознанное, и когда встречался черт взглядом с ними, мороз продирал по коже и опять тянуло осенить себя святым крестом.
Если бы в это время проезжал сорочинский заседатель на тройке обывательских лошадей, в шапке с барашковым околышком, сделанной по манеру уланскому, в синем тулупе, подбитом черными смушками, с дьявольски сплетенною плетью, которою имеет он обыкновение подгонять своего ямщика, то он бы, верно, заметил бы свет в кузне да и поинтересовался, что за чертовы работы производятся в святой праздник. Но сорочинский заседатель не проезжал, да и какое ему дело до чужих, у него своя волость. А незнакомцы, между делом, вздули огонь в керосиновой лампе, усадили черта на остывший горн, обездвижили непонятно как и чем без веревок и кандалов, да приступили с вопросами.
Информация к размышлению.
Из энциклопедии арранкаров:
Улькиорра Шиффер — Куарта Эспада, от исп. Cuarta («четвертый»). Истинный арранкар. Характер – нордический, стойкий. С товарищами по работе поддерживает ровные отношения. Имеет отличные показатели в работе. Спортсмен. Беспощаден к врагам Уэко Мундо. Холост; связей, порочивших его, не имел.
Символизирует безразличие. Спокоен, холоден, рассудителен, идеально контролирует свои эмоции, чётко соразмеряет свои и чужие возможности, умён и анализирует противника во время боя. Хладнокровен в сражениях, удовольствия или азарта от битв не испытывает.
В бою применяет меч, называемый Мурсьелаго (от исп. Murciélago, досл. «летучая мышь»). Команда для освобождения — «Сковывай».
В высвобожденной форме вырастают крылья и появляется рогатый шлем. Может создавать копья из серо, в том числе Серо Оскурас, чёрное серо. Единственный известный из арранкар, достигший второго этапа превращения, и единственный арранкар, который может быстро регенерировать (пока не повреждены внутренние органы). Во второй форме у него вырастают длинные уши, как у летучих мышей, руки и нижняя часть тела покрываются мехом, с груди исчезает татуировка с номером. Может создавать «копье света», Ланза Дел Релампаго (от исп. Lanza del Relámpago), и бросать его; при попадании в цель копье взрывается c огромной силой.
Никакими моральными принципами не руководствуется, поэтому может быть очень жесток как к врагу, так и к своим товарищам.
Медленно обошедши вокруг несчастного обездоленного беса и внимательно осмотревши его так, что нечистый почувствовал себя полностью раздетым, Улькиорра холодно произнес:
- Синегами! Знаешь ли ты состав того напитка, который вы называете "горилка"?
Бес мелко-мелко покивал.
- Говори, мусор!
Запинаясь, стуча зубами и мелко дрожа всем телом, нечистый попытался что-то сказать, но перехваченное спазмом горло отказало.
- Может, ему налить? - голубоволосое исчадие Уэко Мундо плеснуло в неведомо откуда взявшуюся чарку из неведомо откуда взявшейся четверти прозрачной, как слеза, горилки, и, проследивши, как одним махом бес вылил в себя драгоценный эликсир, сунул ему в лапу соленый огурец.
По жилам нечистого просквозил животворный огонь, убирая из тела мелкую надоедливую дрожь, и бес, прочистивши горло кашлем и похрустывая огурцом, разъяснил непрошеным инфернальным посетителям, как изготавливается сей благословенный нектар:
- Эээ... надобно вымыть и натереть на мелкой терке 2 ведра бульбы, залить чуть остывшим взваром, добавить 5 чарок муки и горсть измельченной пшеничной соломы, все качественно перемешать. Поставить отстояться в теплое место. Когда брага станет светлой, слить воду и осадок еще раз залить взваром, не горячим, а чтоб рука терпела. Еще настоять, пока брага не посветлеет.Потом опять слить воду. Эту воду надобно соединить с первой слитой водой, размешать туда полтора фунта дрожжей и настаивать две седьмицы. А потом перегнать через древесный уголь.
- Куда перегнать? - бровь Гриммджо поползла вверх.
- Не куда, а как! - наставительно промолвил черт, которому после принятия живительной влаги море стало по колено, - надобно залить брагу в кастрюлю, плотно закрыть крышкой, обмазать прорехи тестом, развести под ней огонь, а когда брага закипит, подсоединить изогнутую трубку, по которой и будет капать горилка. Только чарки успевай подставлять!
Арранкары переглянулись, уточнили, где можно разжиться бульбой и что такое "дрожжи", и, похлопавши беса по плечу (Гриммджо) и обозвав "мусором" (Улькиорра), растаяли в воздухе.
Колени беса ослабели, и он уселся прямо на земляной пол кузни.
Настало утро. Вся церковь еще до света была полна народа. Пожилые женщины в белых намитках, в белых суконных свитках набожно крестились у самого входа церковного. Дворянки в зеленых и желтых кофтах, а иные даже в синих кунтушах с золотыми назади усами, стояли впереди их. Дивчата, у которых на головах намотана была целая лавка лент, а на шее монист, крестов и дукатов, старались пробраться еще ближе к иконостасу. Но впереди всех были дворяне и простые мужики с усами, с чубами, с толстыми шеями и только что выбритыми подбородками, все большею частию в кобеняках, из-под которых выказывалась белая, а у иных и синяя свитка. На всех лицах, куда ни взглянь, виден был праздник.
С первыми колоколами к заутрене обездоленный и лишенный мирских удовольствий бедный бес убежал без оглядки, поджавши хвост, в свою берлогу, надеясь до следующего года подлечить нервы и забыть весь этот ужас, испытанный им в ночь перед Рождеством.
- Айзен-сама! Мы выполнили ваше приказание! - Улькиорра поставил на стол владыки Уэко Мундо четверть с чистейшей 50-градусной горилкой. - Рецепт напитка уже в вашем архиве.
- Пить желательно охлажденой, как говорится, "со слезой", - добавил Джагерджак.
Ками благосклонно кивнул. Да, саке с его 20 градусами далеко до этой амброзии...
Через трубу одной хаты клубами повалился дым и пошел тучею по небу, и вместе с дымом поднялась ведьма верхом на метле. Она поднялась так высоко, что одним только черным пятнышком мелькала вверху. Но где ни показывалось пятнышко, там звезды, одна за другою, пропадали на небе.
Сторонний наблюдатель с интересом созерцал действия красавицы. Солоха, а именно так звали непревзойденную охотницу за звездами, тихонько напевала что-то себе под нос, аккуратно и нежно срывая каждую встречную звезду, протирая ее мягким рядном и укладывая их в рукав сорочки, как будто собирала наливные яблоки в собственном саду. Скоро ведьма набрала их полный рукав.
Вдруг, с противной стороны, показалось другое пятнышко, увеличилось, стало растягиваться, и уже было не пятнышко. Спереди совершенно немец: узенькая, беспрестанно вертевшаяся и нюхавшая все, что ни попадалось, мордочка оканчивалась кругленьким пятачком, ноги были так тонки, что если бы такие имел солист группы «Казаки», то он переломал бы их в первом козачке. Сзади у него висел хвост, острый и длинный. А по козлиной бороде под мордой, по небольшим рожкам, торчавшим на голове, и что весь был не белее трубочиста, можно было догадаться, что он не немец, а просто черт, которому последняя ночь осталась шататься по белому свету и выучивать грехам добрых людей. Завтра же, с первыми колоколами к заутрене, побежит он без оглядки, поджавши хвост, в свою берлогу.
А пока что черт крался потихоньку к месяцу и уже протянул было руку схватить его, но вдруг отдернул ее назад, как бы обжегшись, пососал пальцы, заболтал ногою и забежал с другой стороны, и снова отскочил и отдернул руку.
Сторонний наблюдатель с интересом следил за быстро меняющейся мимикой черта, обжегшего пальцы, но не прекратившего попыток стянуть-таки месяц: Солоха любила, чтобы в хате было светло.
Незнакомец мысленно хмыкнул: луна в его мире коренным образом отличалась от этого полусюрикена, которым черт с таким упорством пытался завладеть.
Несмотря на все неудачи, хитрый черт не оставил своих проказ. Подбежавши, вдруг схватил он обеими руками месяц, кривляясь и дуя, перекидывал его из одной руки в другую, как мужик, доставший голыми руками огонь для своей люльки; наконец поспешно спрятал в карман и, придерживая его мохнатой лапой, как будто ни в чем не бывало побежал далее. А под осиротевшим небом взвилась белой пеленой рождественская метель, слепая и беспощадная, режущая глаза и проникающая под одежду неосторожного путника, посмевшего в такой час выйти из дома, заметающая дома, дворы, дороги, людей и животных.
Как только черт спрятал в карман свой месяц, ведьма, увидевши себя вдруг в темноте, вскрикнула. Тут черт, подъехавши мелким бесом, подхватил ее под руку и пустился нашептывать на ухо то самое, что обыкновенно нашептывают всему женскому роду. Многим покажется удивительно видеть черта, пустившегося и себе туда же. Досаднее всего то, что он, верно, воображает себя красавцем, между тем как фигура — взглянуть совестно. Рожа - мерзость мерзостью, однако ж и он строит любовные куры! Но на небе и под небом так сделалось темно, что ничего нельзя уже было видеть, что происходило далее между ними.
Сторонний наблюдатель усмехнулся. Услышав хмыканье, бес обернулся. Его маленькие свинячьи глазки расширились, рот приоткрылся, лапы задрожали. Месяц выскользнул из раскрывшегося кармана, несколько мгновений повисел на одном месте, а затем важно и степенно поднялся по небу, проследовав на свое законное место. Все осветилось. Метели как не бывало. Снег загорелся широким серебряным полем и весь обсыпался хрустальными звездами. Мороз как бы потеплел.
Черт медленно широким размашистым крестом осенил себя:
- Господи, спаси и сохрани!
Рядом со знойной парочкой стоял человек. Коротенькая белая курточка нараспах даже не прикрывала накачанного торса незнакомца и не доходила до широкого черного пояса, перехватившего белые же широкие шаровары, свободными складками ниспадавшие вдоль стройных ног. Ярко-синие волосы оттеняли столь же яркий ультрамарин глаз, на правой щеке белела сахарной костью обнаженная, лишенная плоти челюсть, и в довершение всего, в животе синеволосого зияла сквозная дыра, сквозь которую нечистый четко увидел улизнувший месяц, яростно и весело отблеснувший на рукояти изящного меча пришельца.
- Ты меня видишь? – незнакомец поднял бровь.
- Ааа… у… э… - казалось, нечистый полностью потерял свой кураж.
Мороз увеличился, и вверху так сделалось холодно, что черт перепрыгивал с одного копытца на другое и дул себе в кулак, желая сколько-нибудь отогреть мерзнувшие руки. Не мудрено, однако ж, и смерзнуть тому, кто толкался от утра до утра в аду, где, как известно, не так холодно, как у нас зимою, и где, надевши колпак и ставши перед очагом, будто в самом деле кухмистр, поджаривал он грешников с таким удовольствием, с каким обыкновенно баба жарит на Рождество колбасу.
Повернувшись к Солохе, черт пальцем указал на незнакомца. Ведьма взглянула в указанном направлении и нежно пропела:
- Замерз, хвостатенький! В тепло потянуло, - и, поднявши руки кверху, отставила ногу и, приведши себя в такое положение, как человек, летящий на коньках, не сдвинувшись ни одним суставом, спустилась по воздуху, будто по ледяной покатой горе, и прямо в трубу.
- Глюки. Точно перемерз, - черт пожал плечами и таким же порядком отправился вслед за нею. Но так как это животное проворнее всякого франта в чулках, то не мудрено, что он наехал при самом входе в трубу на шею своей любовницы, и оба очутились в просторной печке между горшками.
Путешественница отодвинула потихоньку заслонку, поглядеть, не назвал ли сын ее Вакула в хату гостей, но, увидевши, что никого не было, вылезла из печки, скинула теплый кожух, прихорошилась, и никто бы не мог узнать, что она за минуту назад ездила на метле. Вылезши из печки и оправившись, Солоха, как добрая хозяйка, начала убирать и ставить все к своему месту, и через минуту праздничный стол весело подмигнул прозрачной горилкой в графинчике и улыбнулся солянкой рыбной по-домашнему, солеными грибками, отварной картошечкой, икоркой, и главным украшением - щукой, маринованной по-монастырски. Наполнив горилкой пузатый стаканчик, Солоха на подносе с поклоном подала его гостю. Вкусив крепкой, выбивающей слезу и такой же прозрачной, как слеза, горилки, сопровожденной крепким же поцелуем хозяйки, черт не на шутку разнежился у Солохи: целовал ее руку с умильным ужимками, брался за сердце, охал и сказал напрямик, что если она не согласится удовлетворить его страсти и, как водится, наградить, то он готов на все: кинется в воду, а душу отправит прямо в пекло. Солоха была не так жестока, притом же черт, как известно, действовал с нею заодно.
Черт горячо обнял красотку, прошелся губами по ее шее и… поднял глаза. Напротив него стоял тот же самый синеволосый. Из-за плеча Солохи нечистый видел, как тот обвел взором хату, задержав взгляд на накрытом столе, потом прошелся мимо парочки, усмехнулся.
- Значит, она меня не видит, только ты…
Черт в ступоре замер. Руки опустилися, ноги стали ватными, челюсть проверила крепость дощатого пола, хвост поджался. Солоха удивленно взглянула на любовника:
- Что такое?
Черт только ловил ртом воздух, не в силах произнести не слова, да, с трудом поднявши руку, пальцем указывал на синеволосого. Неожиданно послышались сильный стук в окно и голос дюжего головы. Солоха побежала отворить дверь, так и не заметив пришельца, стоявшего недалеко от порога.
Голова, стряхнув с своих капелюх снег и выпивши из рук Солохи чарку водки, рассказал, что он собирался, но не пошел к дьяку, потому что поднялась метель; а увидевши свет в ее хате, завернул к ней, в намерении провесть вечер с нею.
Но черт уже этого не видел. Подхваченный сильною рукою незнакомца, он снова совершил путешествие через печь и трубу в морозное небо. Лишившийся теплых объятий красотки, праздничного стола и перспектив на вечер, бес был вне себя.
Синеволосый, ступая по воздуху, как по земле, медленно обошел кругом беса. Разглядывал, неопределенно хмыкая и оскаливая зубы. И потом снова потащил куда-то за собою.
***
С краю хутора находилась хата. Обыкновенная беленая хата, крытая соломой, с покосившимся крылечком, слюдяными оконцами, огороженным жердями двором и скрипучими воротами. Скромная банька на задах, да сарай, приспособленный под кузню – вот и все подворье небольшого домика. Когда-то давно заезжий кузнец примерялся остаться на хуторе, вот и выстроил себе жилище. Но, то ли кузнец не пришелся ко двору в Диканьке, поскольку горилки не пил, с козаками не якшался, а читал все какие-то толстенные книги, поговаривали даже, что он занимается чернокнижием и легко мог составить конкуренцию Пацюку, то ли настигла его законная супруга, от коей он и хоронился по дальним хуторам, - неведомо, да только съехал кузнец неизвестно куда, и освободившуюся кузню занял кузнец-самоучка Вакула.
Местный парубок Вакула, сын сорокалетней красавицы-вдовы Солохи, молодой олигарх местного розлива, занял пустовавшую после отъезда прежнего кузнеца рыночную нишу, да и увлекся кузнечным бизнесом, успешно продвигая его вплоть до Санкт-Петербурга, где работы кузнеца шли наособицу. Однако, и увлечения молодого парубка приносили копейку в дом: в досужее от дел время кузнец занимался малеванием и, хотя и не закончил Строгановку, слыл лучшим живописцем во всем околотке. Парень малевал отменно, все миски, из которых диканьские козаки хлебали борщ, были размалеваны кузнецом, за что тот был почитаем и уважаем хуторянами.
Но особливо выделял его отец Кондрат, настоятель местного храма. Кузнец был богобоязливый человек и писал часто образа святых: и теперь еще можно найти в церкви его евангелиста Луку. Но торжеством его искусства была одна картина, намалеванная на стене церковной в правом притворе, в которой изобразил он святого Петра в день Страшного Суда, с ключами в руках, изгонявшего из ада злого духа; испуганный черт метался во все стороны, предчувствуя свою погибель, а заключенные прежде грешники били и гоняли его кнутами, поленами и всем чем ни попало. В то время, когда живописец трудился над этою картиною и писал ее на большой деревянной доске, черт всеми силами старался мешать ему: толкал невидимо под руку, подымал из горнила в кузнице золу и обсыпал ею картину; но, несмотря на все, работа была кончена, доска внесена в церковь и вделана в стену притвора, и с той поры черт поклялся мстить кузнецу.
Вот в это-то кузню и притащил черта синеволосый незнакомец.
***
У небольшого подслеповатого окошка стоял человек и равнодушно смотрел на беса. Белый сюртук, похожий на тот, что одевал по праздникам стряпчий из Диканьки, был застегнут на все пуговицы. Белые шаровары подхвачены черным кушаком с подвешенным на нем одноручным мечом, ровной волной облегают стройные ноги. На голове белый полутреух со странно стоящим вверх уцелевшим ухом. Из огромных зеленых глаз вниз по щекам бегут дорожки слез, но сразу видно, что плакать таков человек скорее заставит сам.
- Это и есть местный синегами? – холодный голос зеленоглазого заставил дрогнуть беса, колени которого медленно, но верно превращались в тесто.
- Угу! – хмуро кивнул синеволосый и, обращаясь к черту, добавил, - все, пацан, ты попал! Сейчас мы тебя прессовать будем!
- А? – на этот раз нижняя челюсть черта встретила земляной пол кузни.
Зеленоглазый окинул бедного беса взглядом так, что, несмотря на крепкий рождественский мороз, того прошиб пот.
- Я – Улькиорра Шиффер, Куарто Эспада, а это, - взгляд зеленоглазого указал на наглого агрессора, вырвавшего бедного беса из сладких объятий несравненной Солохи, - Гриммджо Джаггерджаг, Секста Эспада. И ты ответишь на все наши вопросы, мусор.
- Четвертая шпага… шестая шпага… иноземцы, мать их… - сказать подобное вслух черт поостерегся. Как бы ни был хитер и увертлив бес, но своей пятой точкой он явно почуял, что с грешниками такого уровня он дел еще не имел. Да и если бы то от него зависело, и не желал бы иметь.
***
Информация к размышлению.
Из энциклопедии арранкаров:
Гриммджо Джагерджак — Секста Эспада, от исп. Sexta («шестой»). Истинный арранкар. Характер – приближающийся к нордическому, твердый. С товарищами по работе поддерживает хорошие отношения. Имеет отличные показатели в работе. Спортсмен. Беспощаден к врагам Уэко Мундо. Холост; связей, порочивших его, не имел.
Символизирует разрушение. Злобен, нагл, кровожаден. Карьеру начинал адьюкасом в виде пантеры с костяной шкурой, затем пошел на повышение арранкаром с номером 12. Позже переведен в Эспаду шестым номером.
В бою применяет меч, называемый Пантера (от исп. Pantera, досл. «король-леопард»). Команда для освобождения — «Разорви в клочья». В высвобожденной форме приобретает форму, схожую с его первоначальной формой адьюкаса: волосы отрастают длинными до пояса, тело покрывается белой бронёй, ноги становятся почти кошачьими, на пальцах появляются когти, вырастает хвост. Вместо маски пустого на правой щеке - пластина на лбу.
Самая мощная техника - Десгаррон (от исп. Desgarrón («прореха»), досл. «когти короля-леопарда): создаёт огромные голубые когти из рэйацу, которые мечет в противника.
Идеалами являются Воля, Независимость и Сила. Единственный из Эспады осмеливается дерзить Ками-сама.
***
Шумнее и шумнее раздавались по улицам песни и крики. Толпы толкавшегося народа были увеличены еще пришедшими из соседних деревень. Парубки шалили и бесились вволю. Часто между колядками слышалась какая-нибудь веселая песня, которую тут же успел сложить кто-нибудь из молодых козаков. Хохот награждал затейника. Маленькие окна подымались, и сухощавая рука старухи, которые одни только вместе с степенными отцами оставались в избах, высовывалась из окошка с колбасою в руках или куском пирога. Парубки и девушки наперерыв подставляли мешки и ловили свою добычу. В одном месте парубки, зашедши со всех сторон, окружали толпу девушек: шум, крик, один бросал комом снега, другой вырывал мешок со всякой всячиной. В другом месте девушки ловили парубка, подставляли ему ногу, и он летел вместе с мешком стремглав на землю. Казалось, всю ночь напролет готовы были провеселиться. И ночь, как нарочно, так роскошно теплилась! и еще белее казался свет месяца от блеска снега.
Только бедный бес, лишенный теплых объятий несравненной Солохи, не принявший участия в снежных забавах и колядках, оторванный от праздничного стола и лишенный своей доли мирских благ, тосковал в холодной, нетопленой по случаю праздника, кузне в присутствии двух официальных лиц, сильно смахивающих на сорочинского заседателя и губернского стряпчего в мундире, славящихся по всему околотку своим умением видеть нечистую силу во всех ее проявлениях и видах. Вот только не совмещались эти двое в бедной голове нечистого со словом Закон, что-то в них было нездешнее, непознанное, и когда встречался черт взглядом с ними, мороз продирал по коже и опять тянуло осенить себя святым крестом.
Если бы в это время проезжал сорочинский заседатель на тройке обывательских лошадей, в шапке с барашковым околышком, сделанной по манеру уланскому, в синем тулупе, подбитом черными смушками, с дьявольски сплетенною плетью, которою имеет он обыкновение подгонять своего ямщика, то он бы, верно, заметил бы свет в кузне да и поинтересовался, что за чертовы работы производятся в святой праздник. Но сорочинский заседатель не проезжал, да и какое ему дело до чужих, у него своя волость. А незнакомцы, между делом, вздули огонь в керосиновой лампе, усадили черта на остывший горн, обездвижили непонятно как и чем без веревок и кандалов, да приступили с вопросами.
***
Информация к размышлению.
Из энциклопедии арранкаров:
Улькиорра Шиффер — Куарта Эспада, от исп. Cuarta («четвертый»). Истинный арранкар. Характер – нордический, стойкий. С товарищами по работе поддерживает ровные отношения. Имеет отличные показатели в работе. Спортсмен. Беспощаден к врагам Уэко Мундо. Холост; связей, порочивших его, не имел.
Символизирует безразличие. Спокоен, холоден, рассудителен, идеально контролирует свои эмоции, чётко соразмеряет свои и чужие возможности, умён и анализирует противника во время боя. Хладнокровен в сражениях, удовольствия или азарта от битв не испытывает.
В бою применяет меч, называемый Мурсьелаго (от исп. Murciélago, досл. «летучая мышь»). Команда для освобождения — «Сковывай».
В высвобожденной форме вырастают крылья и появляется рогатый шлем. Может создавать копья из серо, в том числе Серо Оскурас, чёрное серо. Единственный известный из арранкар, достигший второго этапа превращения, и единственный арранкар, который может быстро регенерировать (пока не повреждены внутренние органы). Во второй форме у него вырастают длинные уши, как у летучих мышей, руки и нижняя часть тела покрываются мехом, с груди исчезает татуировка с номером. Может создавать «копье света», Ланза Дел Релампаго (от исп. Lanza del Relámpago), и бросать его; при попадании в цель копье взрывается c огромной силой.
Никакими моральными принципами не руководствуется, поэтому может быть очень жесток как к врагу, так и к своим товарищам.
***
Медленно обошедши вокруг несчастного обездоленного беса и внимательно осмотревши его так, что нечистый почувствовал себя полностью раздетым, Улькиорра холодно произнес:
- Синегами! Знаешь ли ты состав того напитка, который вы называете "горилка"?
Бес мелко-мелко покивал.
- Говори, мусор!
Запинаясь, стуча зубами и мелко дрожа всем телом, нечистый попытался что-то сказать, но перехваченное спазмом горло отказало.
- Может, ему налить? - голубоволосое исчадие Уэко Мундо плеснуло в неведомо откуда взявшуюся чарку из неведомо откуда взявшейся четверти прозрачной, как слеза, горилки, и, проследивши, как одним махом бес вылил в себя драгоценный эликсир, сунул ему в лапу соленый огурец.
По жилам нечистого просквозил животворный огонь, убирая из тела мелкую надоедливую дрожь, и бес, прочистивши горло кашлем и похрустывая огурцом, разъяснил непрошеным инфернальным посетителям, как изготавливается сей благословенный нектар:
- Эээ... надобно вымыть и натереть на мелкой терке 2 ведра бульбы, залить чуть остывшим взваром, добавить 5 чарок муки и горсть измельченной пшеничной соломы, все качественно перемешать. Поставить отстояться в теплое место. Когда брага станет светлой, слить воду и осадок еще раз залить взваром, не горячим, а чтоб рука терпела. Еще настоять, пока брага не посветлеет.Потом опять слить воду. Эту воду надобно соединить с первой слитой водой, размешать туда полтора фунта дрожжей и настаивать две седьмицы. А потом перегнать через древесный уголь.
- Куда перегнать? - бровь Гриммджо поползла вверх.
- Не куда, а как! - наставительно промолвил черт, которому после принятия живительной влаги море стало по колено, - надобно залить брагу в кастрюлю, плотно закрыть крышкой, обмазать прорехи тестом, развести под ней огонь, а когда брага закипит, подсоединить изогнутую трубку, по которой и будет капать горилка. Только чарки успевай подставлять!
Арранкары переглянулись, уточнили, где можно разжиться бульбой и что такое "дрожжи", и, похлопавши беса по плечу (Гриммджо) и обозвав "мусором" (Улькиорра), растаяли в воздухе.
Колени беса ослабели, и он уселся прямо на земляной пол кузни.
***
Настало утро. Вся церковь еще до света была полна народа. Пожилые женщины в белых намитках, в белых суконных свитках набожно крестились у самого входа церковного. Дворянки в зеленых и желтых кофтах, а иные даже в синих кунтушах с золотыми назади усами, стояли впереди их. Дивчата, у которых на головах намотана была целая лавка лент, а на шее монист, крестов и дукатов, старались пробраться еще ближе к иконостасу. Но впереди всех были дворяне и простые мужики с усами, с чубами, с толстыми шеями и только что выбритыми подбородками, все большею частию в кобеняках, из-под которых выказывалась белая, а у иных и синяя свитка. На всех лицах, куда ни взглянь, виден был праздник.
С первыми колоколами к заутрене обездоленный и лишенный мирских удовольствий бедный бес убежал без оглядки, поджавши хвост, в свою берлогу, надеясь до следующего года подлечить нервы и забыть весь этот ужас, испытанный им в ночь перед Рождеством.
***
- Айзен-сама! Мы выполнили ваше приказание! - Улькиорра поставил на стол владыки Уэко Мундо четверть с чистейшей 50-градусной горилкой. - Рецепт напитка уже в вашем архиве.
- Пить желательно охлажденой, как говорится, "со слезой", - добавил Джагерджак.
Ками благосклонно кивнул. Да, саке с его 20 градусами далеко до этой амброзии...